Я получаю билет и прохожу к лифту. Передо мной дуло старого советского танка. Танк этот уже давно не стрелял. "Второй этаж, потом первый", - говорит охранник и рукой показывает на лифт.
Захожу в лифт. В нем кроме меня еще несколько японцев и французов. Он медленно поднимается. Через его прозрачное стекло на меня смотрят сотни лиц не известных мне венгров, погибших от репрессий. Их фотографиями обклеена вся стена, напротив которой поднимаются к началу экспозиции посетители Дома террора.
Раньше в этом сером мрачном четырехэтажном здании располагалась штаб-квартира секретной полиции, теперь здесь Дом террора (по-венгерски Terror Haza) - самый страшный музей Будапешта.
Выходим из лифта. Первый зал. В самом конце - большая (во всю стену) фотография разрушенного бомбами Цепного моста, в центре мониторы с советской и нацистской кинохроникой. Вот Адольф Гитлер выступает в Нюрнберге, вот товарищ Сталин усмехается в свои усы с Мавзолея, вот советская делегация встречается с немецкой, а вот тот самый пакт Молотова - Риббентропа.
Из динамиков, чередуясь друг с другом, звучат обращения к венгерскому народу то на немецком, то на русском языках. "Что такое советская власть?" - спрашивает сам себя и, видимо, слушавших его 60 лет назад неизвестный оратор и потом начинает что-то говорить о трудящихся, солидарности и прочем. Слева от экранов стоят два старых черных телефона. Поднимаю трубку и слушаю обращение венгерского фюрера Ференца Салаши.
Иду дальше. Много кинохроники. Опять те же немцы и русские. Опять какие-то воззвания, опять что-то про советскую власть. А вот уже жертвы этой советской власти.
Старики венгры рассказывают о том, как их допрашивали сотрудники КГБ. Говорят они по-венгерски, но на многих мониторах есть английские титры. Чаще всего в титрах встречается слово interrogation. Захожу в темную комнату. В центре - автомобиль. В нем горит свет. Возле руля советская военная фуражка. Внезапно свет тухнет, начинает играть тревожная музыка - такие нервные скрипки, от которых мороз по коже.
Справа на мониторе - один из участников такого допроса. Рассказывает, как его заставляли давать показания, применяя при этом физическую силу.
Иду дальше. Попадаю в лабиринт. Стены лабиринта сделаны из килограммовых кусков мыла. Такие грязно-белые кирпичи из жира, на каждом из которых написано "1 кg". Иду вперед, все время куда-то заворачиваю, через 100 метров этих виляний становится не по себе. Выхожу к стене. На ней еще один монитор, на мониторе человек в ватнике в окружении свиней. Становится как-то уж совсем невыносимо. Я уже не хочу узнавать, как связаны этот вот человек в ватнике, эти свиньи и этот лабиринт из мыла.
Пробегаю этот невыносимый лабиринт и попадаю в комнату, обклеенную советскими плакатами на венгерском языке. Вот они, веселые венгерские трудящиеся, светящиеся радостью. И никакого мыла, и никаких ватников.
В следующей комнате скамейки и трибуна. Ну хоть сейчас проводи собрание для товарищей. Все обклеено старыми газетами. Справа стеллаж с папками. Не удержался - достал одну. Пусто. С оборотной стороны, немного надорванной, подклеен листочек с эмблемой Евросоюза.
Быстро прохожу еще несколько залов, в которых всеми средствами и способами показана тяжелая жизнь граждан Венгерской Народной Республики (ВНР). Я уже спустился на первый этаж и преодолел, кажется, больше половины экспозиции. Вот последний зал. В центре комнаты лежит большой крест. У стен - Новый завет на венгерском и русском. Здесь же облачение священника.
Самая известная история о взаимоотношениях церкви и властей ВНР - история кардинала Йожефа Миндсенти.
В 1949-м секретная полиция обвинила его в государственной измене и посадила в тюрьму, в 1956-м он вышел на свободу, поддержал антикоммунистическое восстание, а после его провала вынужден был скрываться от советских властей в посольстве США в Будапеште. Миндсенти провел в американском посольстве 15 лет и только в 1971 году уехал в Италию.
Прохожу в коридор. Вижу еще один лифт. Ну что ж, кажется, все осмотрено. Сейчас спущусь к выходу и все.
Лифт открывается. Я захожу в него. Он закрывается и начинает медленно-медленно спускаться. На стене лифта загорается монитор. Еще один старик венгр. Смотрю на титры. Старик рассказывает не просто о допросе, он рассказывает о пытках. Он руками показывает, как один из работников секретной полиции заходил за спину допрашиваемого и оттягивал его голову назад. Затем второй засовывал какой-то металлический предмет ему в рот... описания пыток слишком уж детальны. Спасает только то, что я не знаю венгерского, а на титры можно не смотреть.
Я в лифте уже больше минуты. Лифт спускается очень-очень медленно. Сколько же можно спускаться! Бросаю взгляд на монитор. "После этого один из участников допроса подходил к телефону, набирал номер и говорил "Товарищ следователь, зафиксирована физическая смерть допрашиваемого", - произносит старик на мониторе.
Монитор гаснет. Двери лифта открываются. Это никакой не выход из дома. Это полутемное сырое подземелье. Это тюрьма.
Узкий коридор. Справа и слева камеры. Двери в них открыты. Вот комната для буйных заключенных - здесь стены обиты мягкими тюфяками, чтобы заключенные не могли нанести себя вреда. Вот камера, пол в которой полностью залит водой. Вот карцер - высотой в 2 м и шириной меньше 50 см - здесь можно только стоять. В нескольких камерах висят портреты жертв
террора. Вместо даты смерти - вопросительный знак. Кто-то из посетителей шутит и пытается запереть своего приятеля в одной из камер. Приятель быстро выскакивает из камеры и испуганно смотрит на шутника.
Я иду по коридору. Впереди девушка. Она заглядывает в крайнюю справа камеру и тут же с ужасом выскакивает. Ее можно понять: не всякому понравится смотреть на виселицу в сыром подвале.
Тюремный отсек заканчивается. Хочется поскорей уже выбраться наружу, но понять, когда же это все закончится, невозможно.
Следующая комната еще страшней, чем все эти камеры, виселицы и карцеры вместе взятые. Тут горят всего несколько свечей, стоят кресты с какими-то именами и фамилиями, а несколько детских голосов из динамиков произносят эти имена и фамилии.
Опять кинохроника, но на этот раз вместо жертв репрессий, гитлеров, сталиных, молотовых на мониторах советские солдаты, покидающие Венгрию. Простой русский парень в форме стоит возле "КамАЗа", курит папироску, корчит многозначительную физиономию, улыбается и машет ручкой - до свиданья, мол, Венгрия. Кажется, это последний зал.
Да, точно - последний. Спускаюсь по лестнице к выходу.
Протягиваю руку к старой деревянной двухметровой двери - и тут происходит самое страшное, что я видел в этом доме: дверь открывается сама. Я выхожу - и она закрывается. Это была последняя мрачная шутка Дома террора: это не я ушел из Дома, а Дом выпустил меня на свободу...
Обращаем Ваше внимание, что рассказ оставлен больше года назад. С тех пор ситуация вполне могла измениться.
